Просвещение как движение эпохи перехода от феодализма к капитализму в странах Западной Европы

Тема 10. Политические и правовые учения европейского Просвещения

Просвещение – влиятельное общекультурное движение эпохи перехода от феодализма к капитализму. Оно было неотъемлемой составной частью той борьбы, которую молодая тогда буржуазия и народные массы вели против феодального строя и его идеологии.

Специфику содержания Просвещения более всего характеризуют два момента. Во-первых, его социальный и нравственный идеал. Во-вторых, план осуществления этого идеала. Деятели Просвещения желали утвердить на земле "царство разума", в котором люди будут совершенными во всех отношениях, восторжествует гармония интересов свободного индивида и справедливого общества, гуманизм станет высшей нормой социальной жизни. Очень многие из них основные свои надежды на пришествие "царства разума" связывали с вытеснением из массового сознания обскурантистских клерикальных идей, с ликвидацией реакционных феодально-аристократических установлений, нравов, традиций.

Главная ставка делалась на энергичное распространение рационального знания, преодоление темноты и невежества масс, на внедрение в общественную жизнь ценностей, базирующихся на уважении человеческого достоинства. Исключительно важная роль отводилась процессу политического, морального, эстетического воспитания индивида, привития ему потребностей в добре, истине, красоте, качеств истинного человека и гражданина.

В разных формах, пропорциях, отражая национальные и общественно-исторические особенности соответствующих государств, отмеченные моменты присутствовали в Просвещении Франции, Италии, Германии, Англии, России и Польши, Северной Америки и других стран.

В XVII–XVIII вв. Просвещение и создаваемая им в обществе идейно-нравственная атмосфера оказывали значительное влияние на содержание, способы и направление развития науки о государстве и праве, образуя один из самых значимых для нее духовных факторов. Вот почему при изучении истории политико-юридической мысли столь необходимо хорошо представлять себе сущность и облик Просвещения.

Шарль Луи Монтескье (1689–1755) – один из ярких представителей французского Просвещения, выдающийся юрист и политический мыслитель. Развернуто и последовательно гуманистическая и просветительская позиция Монтескье представлена в трактате "О духе законов" (1748).

Главная тема всей политико-правовой теории Монтескье и основная ценность, отстаиваемая в ней, – политическая свобода. К числу необходимых условий обеспечения этой свободы относятся справедливые законы и надлежащая организация государственности.

В поисках "духа законов", т.е. закономерного в законах, он опирался на рационалистические представления о разумной природе человека, природе вещей и т.д. и стремился постигнуть логику исторически изменчивых позитивных законов, порождающие их факторы и причины.

Применительно к человеку законы природы (естественные законы) трактуются Монтескье как законы, которые "вытекают единственно из устройства нашего существа". К естественным законам, по которым человек жил в естественном (дообщественном) состоянии, он относит следующие свойства человеческой природы: стремление к миру, к добыванию себе пищи, к отношению с людьми на основе взаимной просьбы, желание жить в обществе.

Потребность людей, живущих в обществе, в общих законах обусловливает, согласно Монтескье, необходимость образования государства. "Соединение всех отдельных сил образует то, что называется политическим состоянием (государством)". Такое соединение силы отдельных людей предполагает наличие уже единства их воли, т.е. гражданское состояние. Для образования государства (политического состояния) и установления общих законов необходимо, таким образом, достаточно развитое состояние жизни людей в обществе, которое Монтескье (со ссылкой на Гравину) называет гражданским состоянием.

Положительный (человеческий) закон предполагает объективный характер справедливости и справедливых отношений. Справедливость предшествует положительному закону, а не впервые им создается.

Закон вообще – это, по Монтескье, человеческий разум, управляющий всеми людьми. Поэтому "политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума". В процессе реализации такого подхода Монтескье исследует факторы, образующие в своей совокупности "дух законов", т.е. то, что определяет разумность, правомерность, законность и справедливость требований положительного закона.

Перечисляя необходимые отношения, порождающие закон (т.е. законообразующие отношения и факторы), Монтескье, прежде всего, обращает внимание на характер и свойства народа, которым должен соответствовать закон, устанавливаемый для данного народа.

Далее, Монтескье отмечает необходимость соответствия положительных законов природе и принципам установленного правительства (т.е. форме правления), географическим факторам и физическим свойствам страны, ее положению и размерам, ее климату (холодному, жаркому или умеренному), качеству почвы, образу жизни населения (земледельцев, охотников, торговцев и т. д.), его численности, богатству, склонностям, нравам и обычаям и т.д. Специальное внимание уделяется необходимости учета взаимосвязанности законов, особых обстоятельств возникновения того или иного закона, целей законодателя и т.п.

Решающее влияние на законы, согласно Монтескье, оказывают природа и принцип правительства, учреждаемого в гражданском состоянии. Он различает три образа (формы) правления: республиканский, монархический и деспотический. При республиканском правлении верховная власть находится в руках или всего народа (демократия), или его части (аристократия). Монархия – это правление одного человека, но посредством твердо установленных законов. В деспотии всё определяется волей и произволом одного лица вне всяких законов и правил.

Говоря о законах, вытекающих непосредственно из природы различных форм правления, Монтескье применительно к демократии отмечает, что здесь народ является государем только в силу голосований, которыми он изъявляет свою волю. Поэтому основными для демократии он считает законы, определяющие право голосования. Народ, утверждает он, способен контролировать деятельность других лиц, но не способен вести дела сам. В соответствии с этим законы в условиях демократии должны предусматривать право народа избирать своих уполномоченных (должностных лиц государства) и контролировать их деятельность. К числу основных в демократии относится и закон, определяющий саму форму подачи избирательных бюллетеней, включая вопросы об открытом или тайном голосовании и т.д. Одним из основных законов демократии является закон, в силу которого законодательная власть принадлежит только народу.

К основным законам аристократии он относит те, которые определяют право части народа издавать законы и следить за их исполнением. В общем виде Монтескье отмечает, что аристократия будет тем лучше, чем более она приближается к демократии, и должно определять главное направление аристократического законодательства в целом.

В монархии, где источником всякой политической и гражданской власти является сам государь, к основным Монтескье относит законы, которые определяют "существование посредствующих каналов, по которым движется власть", т.е. наличие "посредствующих, подчиненных и зависимых" властей, их правомочий. Главной из них является власть дворянства, так что без дворянства монарх становится деспотом.

Основным законом деспотического правления, где, собственно, нет законов и их место занимают произвол и прихоть деспота, религия и обычаи, является наличие должности полновластного визиря.

Природе каждого вида правления соответствует и свой принцип, приводящий в движение механизм человеческих страстей, – особый для данного политического строя.

В республике (и особенно в демократии) таким принципом является добродетель, в монархии – честь, в деспотии – страх.

Специальное внимание Монтескье уделяет проблеме соотношения закона и свободы. Он различает два вида законов о политической свободе: 1) законы, устанавливающие политическую свободу в ее отношении к государственному устройству, и 2) законы, устанавливающие политическую свободу в ее отношении к гражданину. Без сочетания этих двух аспектов политическая свобода остается неполной, нереальной и необеспеченной.

Монтескье подчеркивает, что политическая свобода возможна вообще лишь при умеренных правлениях, но не в демократии или аристократии, а тем более в деспотии. Да и при умеренных правлениях политическая свобода имеет место лишь там, где исключена возможность злоупотребления властью, для чего необходимо достичь в государстве разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. Такое умеренное правление характеризуется как "государственный строй, при котором никого не будут понуждать делать то, к чему его не обязывает закон, и не делать того, что закон ему дозволяет".

Основная цель разделения властей – избежать злоупотребления властью. Чтобы пресечь такую возможность, подчеркивает Монтескье, "необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно сдерживать друг друга". Подобное взаимное сдерживание властей – необходимое условие их правомерного и согласованного функционирования в законно очерченных границах. Ведущие и определяющие позиции в системе различных властей занимает, согласно Монтескье, законодательная власть.

Разделение и взаимное сдерживание властей являются, согласно Монтескье, главным условием для обеспечения политической свободы в ее отношениях к государственному устройству.

Монтескье при этом подчеркивает, что политическая свобода состоит не в том, чтобы делать то, что хочется. Свобода есть право делать все, что дозволено законами

Личностный аспект свободы – политическая свобода в ее отношении уже не к государственному устройству, а к отдельному гражданину – заключается в безопасности гражданина. Рассматривая средства обеспечения такой безопасности, Монтескье придает особое значение доброкачественности уголовных законов и судопроизводства.

Политическая свобода граждан в значительной степени зависит от соблюдения принципа соответствия наказания преступлению. Свобода, по Монтескье, торжествует там, где уголовные законы налагают кары в соответствии со специфической природой самих преступлений: наказание здесь зависит не от произвола и каприза законодателя, а от существа дела. Такое наказание перестает быть насилием человека над человеком. Причем "законы обязаны карать одни только внешние действия".

Для обеспечения свободы необходимы и определенные судебные формальности (процессуальные правила и формы).

Составной частью учения Монтескье о законах являются его суждения о различных разрядах (типах) законов. Люди, отмечает он, управляются различными законами: естественным правом; божественным правом (правом религии); церковным (каноническим) правом; международным правом (вселенским гражданским правом, по которому каждый народ есть гражданин вселенной); общим государственным правом, относящимся ко всем обществам; частным государственным правом, имеющим в виду отдельное общество; правом завоевания; гражданским правом отдельных обществ; семейным правом.

Ввиду наличия этих различных разрядов законов, замечает Монтескье, "высшая задача человеческого разума состоит в том, чтобы точным образом определить, к какому из названных разрядов по преимуществу относятся те или иные вопросы, подлежащие определению закона, дабы не внести беспорядка в те начала, которые должны управлять людьми".

Специальное внимание Монтескье уделяет способам составления законов, законодательной технике. Он формулирует, в частности, следующие правила составления законов, которыми должен руководствоваться законодатель. Слог законов должен быть сжатым и простым. Слова закона должны быть однозначными, вызывая у всех людей одни и те же понятия. Законы не должны вдаваться в тонкости, поскольку "они предназначены для людей посредственных и содержат в себе не искусство логики, а здравые понятия простого отца семейства". Когда закон не нуждается в исключениях, ограничениях и видоизменениях, то лучше обходиться без них. Мотивировка закона должна быть достойна закона Не следует запрещать действия, в которых нет ничего дурного, только ради чего-то более совершенного.

Учение Монтескье о "духе законов" и разделении властей оказало существенное воздействие на всю последующую политико-правовую мысль, особенно на развитие теории и практики правовой государственности.

Вольтер, изложению взглядов которого мы посвятили предыдущие лекции, не был систематическим умом. У него не было системы в построении истории. В этом смысле для нас интереснее другие представители историографии эпохи Просвещения, у которых систематическое изложение основ намечающегося теперь буржуазного мировоззрения выступает отчетливее. Вольтер дает преимущественно критику старого феодально-теологического мировоззрения, ряд других мыслителей эпохи Просвещения пытаются дать систему нового мировоззрения. Вольтер в политическом отношении представляет собой чрезвычайно умеренную фигуру. Его политические идеалы дальше просвещенного абсолютизма не идут. В несколько большей степени отражают стремление буржуазии к политической власти взгляды современника Вольтера — Монтескье, который являлся не только политическим. мыслителем и философом, но и крупным историком.

Шарль Монтескье (1689—1755) происходил из мелкого, захудалого дворянства и получил по наследству должность председателя бордосского парламента. Таким образом, он принадлежал к особой, промежуточной социальной группе, которая во Франции получила название, «дворянства мантии» («noblesse de robe»). Это был представитель должностной аристократии, связанной своими интересами с буржуазной верхушкой и в то же время с монархией.

Монтескье совершил большое путешествие по Европе. Пребывание в Англии, где он провел два года, оставило в его жизни заметный след, как и в жизни Вольтера. Но в то время, как Вольтера привлекала к себе главным образом английская наука и философия, Монтескье заинтересовался преимущественно политической жизнью Англии, вопросами применения принципов этой политической жизни к тем реформам, которые он считал необходимым провести во Франции.

Политический идеал Монтескье —конституционная монархия, но очень умеренная и далекая от демократии. Англия, которая представляла собой в то время буржуазно-аристократическое государство, дала ему в этом отношении яркий образец.

У Монтескье мы видим ряд ценных общеисторических идей, с которыми мы уже зстречались раньше, но которые у него выступают более отчетливо, чем у Вольтера. Так, например, идеи о влиянии климата и географических условий на историю на историческом мировоззрении Вольтера почти не отразились.

Монтескье же, наоборот, старается провести теснейшую связь между историческим развитием и географическими условиями, в которых живет тот или другой народ. Для Монтескье, который был по профессии юристом, характерно юридическое мышление, поэтому он гораздо большее значение, чем Вольтер, придает законам, искусно составленным конституциям и другим правовым установлениям. В теории для него законы «должны» находиться в согласии с внешними условиями, прежде всего с географическими условиями, нравами народа, торговым его положением, но в то же время он думает, что искусный законодатель может придать иное направление историческому развитию страны.

Монтескье больше, чем Вольтер, связан с античностью и с гуманизмом. В работе «Размышления о причинах величия и падения римлян»1, которая дала ему громкую известность, Монтескье подходит к источникам как юрист, который читает свод законов и хочет найти в нем места, могущие защитить то или другое его положение. В сущности говоря, это формально-юридическое отношение к материалу, без той острой критики источников, которую мы видели у Вольтера. Если Вольтер подвергает сомнению все сведения, которые дает Тит Ливии, то Монтескье относится к первой книге Тита Ливия так, как к ней относился, ну, скажем, Макиавелли, т. е. он берет сведения, которые там даются, как факты для подтверждения своей основной идеи, что величием своим Рим обязан гражданским добродетелям римлян. Для него, как и для Макиавелли, основным является гражданский дух, т. е. способность жертвовать своими личными интересами для интересов общих.

Если мы возьмем основное, наиболее знаменитое произведение Монтескье — «Дух законов»2, опубликованное анонимно в Женеве в 1748 г., то мы увидим, что его исторические соображения часто основаны на непроверенных фактах, подкреплены довольно шаткими аргументами. И все же Монтескье оказал огромное влияние на дальнейшую буржуазную историографию, он своим авторитетом подкрепил и подтвердил то, что было на практике в значительной мере сделано Вольтером, именно он окончательно изгнал теологию из истории. Монтескье пошел по пути Вольтера и в другом отношении —он распространил историю на весь земной шар, не ограничивая ее пределами небольшого числа избранных народов Европы и Ближнего Востока.

Но у Монтескье есть одна сторона, в которой он сильнее Вольтера,— его способность к конструктивному мышлению, способность строить систему. Монтескье хочет установить законы, которые управляют человеческими обществами. Само понятие «законы» принимает у него известный юридический оттенок. В его представлении законы, в смысле законов природы, часто сливаются и незаметно переходят в законы, регулирующие жизнь общества в виде каких-либо писаных норм.

Объективный смысл исследований Монтескье состоит в том, чтобы определить политические формы, которые соответствовали бы интересам нарождающегося буржуазного общества, при допущении, однако, весьма широкого компромисса с феодализмом.

Основной материал для такого рода построений Монтескье мог брать там, где буржуазное общество более или менее определилось в его время, т. е. прежде всего в Англии. Но в «Духе законов» дается вовсе не описание английской конституции, а теоретический анализ этой конституции с точки зрения того, что представляется идеальной конституцией самому автору и что во многих отношениях значительно отличается от реальной конституции, существовавшей в Англии в XVIII в.

Монтескье рассматривает три основных вида правления. Нам уже не в первый раз приходится встречаться здесь с тройным делением, которое перешло к гуманистам еще из античности. Но у Монтескье это деление несколько иное. На место традиционных, идущих еще от Аристотеля форм —монархии, аристократии и демократии — Монтескье ставит республику, монархию и деспотию. Он берет в своей классификации не столько социальное содержание, которое было в ходу в античности и которым пользовалось большинство рационалистов XVII и XVIII вв., сколько формальный признак формы правления. При этом республиканский способ правления Монтескье делит на две формы — на аристократическую республику и демократическую республику. В противоположность античным писателям, которые рассматривали деспотию как известную форму монархии, он проводит очень резкую грань между этими политическими формами. Если республику — как аристократическую, так и демократическую,— а также монархию он считает законными формами правления в том смысле, что там управляют законы, то деспотию он противопоставляет им как такую форму правления, где правит произвол, Где законы не имеют силы, С точки зрения Монтескье, монархию отличает от деспотии наличие посредствующих властей. Деятельность монарха должна осуществляться через законные органы. Самой же естественной посредствующей властью является дворянство. В монархиях по тем же соображениям полезна и власть духовенства. Наконец, здесь нужно особое политическое учреждение, охраняющее законы, самостоятельное и достаточно многочисленное представительное собрание (парламент).

В рассуждениях о деспотии имеется определенная оппозиция абсолютизму, который царил в то время во Франции, хотя Монтескье и избегает здесь говорить о Франции. Там, где идет речь о деспотизме, он предпочитает говорить о Турции, но намеки эти были ясны для читателя его эпохи.

В основе каждой политической формы, по мнению Монтескье, лежит определенный принцип, или оживляющая эту форму нравственная сила. Таким принципом в демократии является доблесть, любовь к общему делу (la vertu), то, что он подчеркивает, говоря о ранней истории Рима, Спарты, Афин.

В аристократических республиках этот принцип — любовь к общему делу-—ограничивается только правящей верхушкой. Поэтому он выступает здесь в измененном виде, ибо правящая верхушка всячески должна ограничивать свои стремления к возвышению за счет других. Основным принципом аристократии, с точки зрения Монтескье, является умеренность.

Что касается монархии, то здесь основной принцип определяется отношением граждан к высшей власти, стремлением быть ближе к этой высшей власти, другими словами, стремлением к почестям. Поэтому честь (l"hoimeur), или, точнее, стремление к почестям, и есть основной принцип монархии.

Свой основной принцип имеется и в деспотии, но это уже принцип не нравственного порядка. Таким принципом является страх. Здесь от подчиненных не требуется ничего, кроме безусловного повиновения, основанного на страхе.

По мнению Монтескье, республиканский образ правления свойствен преимущественно мелким государствам, таким, как государства Древней Греции, Венеция и т. д. Монархия свойственна государствам средних размеров, а деспотия — огромным государствам. Поэтому он призывает монархию воздерживаться от завоевательной политики, которая неизбежно приводит к деспотизму. Кроме того, такая политика создает роскошь в столице и истощение в провинциях.

Законные, или умеренные, правления, т. е. республика и монархия, отличаются от деспотии тем, что в них имеются определенные гарантии свободы, т. е. возможность делать то, что разрешается законом. Если бы каждый мог делать все, что хочет, то он этим бы стеснял свободу других. Монтескье различает политическую свободу и свободу личную. Первая относится к государственному устройству, а вторая — к отдельным лицам.

С точки зрения Монтескье, гарантией политической свободы является разделение властей. Пример этому он хочет видеть в Англии3. Знаменитая 6- я глава II книги его «Духа законов» посвящена анализу английской конституции. Она стала основой для всей буржуазной науки государственного права.

Монтескье делит власть в государстве на законодательную, исполнительную и судебную. Наилучшей гарантией свободы, с его точки зрения, является разделение властей и их равновесие, которое лучше всего достигается в умеренной монархии, между тем как в республике и в деспотии эти власти обычно сливаются друг с другом. Тот анализ, который затем дает Монтескье, основан главным образом на английской конституции, но некоторые примеры и образцы он берет также и из античных конституций, в частности из истории Афин.

Законодательная власть, говорит Монтескье, должна принадлежать народным представителям, которым поручается составление законов и надзор за их исполнением, а право голоса должны иметь все граждане. Это как будто бы очень широкий демократический принцип, но затем следуют ограничения, которые сразу же лишают его этой широты. По мнению Монтескье, право голоса должны иметь все граждане, «кроме тех, низкое положение которых лишает их самостоятельной воли». Это люди так или иначе зависимые от других. Этой оговоркой огромное большинство трудящегося населения исключается из числа избирателей. Кроме того, Монтескье отмечает, что в государстве есть люди, которые возвышаются над другими своим происхождением, состоянием или почетным положением, Если их уравнять с другими, хотя бы в отношении законодательных прав, то это было бы для них не свободой, а, наоборот, рабством, поэтому их участие в законодательстве должно быть соразмерно с их высоким положением в обществе. Для того чтобы быть к ним вполне справедливыми, необходимо создать особую аристократическую палату, соответствующую палате лордов в Англии, которая уравновешивает палату народных представителен. Эта палата в силу самого характера входящих в нее лиц должна быть наследственной.

Чтобы не иметь возможности подчинять общую пользу своей частной выгоде, т. е. чтобы соблюдать ту умеренность, которая является основным принципом аристократии, верхняя палата должна иметь право лишь приостанавливать решения нижней палаты в делах бюджета, как это было в Англии.

Что касается исполнительной власти, то она должна быть сосредоточена в руках временно выбранных народом органов, а не постоянных коллегий. Здесь Монтескье уже переходит нз области английской конституции к тем порядкам, которые существовали в демократических Афинах. Он против того, чтобы судебная власть находилась в руках постоянных коллегий, подобных коллегиям, которые существовали в Англии и Франции. По мнению Монтескье, право заключать в тюрьму должно быть исключительной принадлежностью судебной власти. Только в особых, редких случаях законодательная власть может передать это право исполнительной власти.

Таким образом, эти три власти—законодательная, исполнительная и судебная—должны быть разделены, но они не являются вполне изолированными, так как исполнительная власть в лице монарха принимает известное участие в законодательстве, имея право собирать и распускать палату, право останавливать решения властей, а законодательная власть имеет право контролировать исполнительную и наблюдать за проведением в жизнь законов. Но к ответственности могут быть привлечены лишь министры, а не монарх, причем суд над ними должен быть предоставлен более независимой и беспристрастной палате, именно верхней палате, являющейся в то же время посредницей между государем и народом. Это тот порядок обвинения министров в верхней палате, который существовал в Англии.

Исполнительная власть пользуется такой важной прерогативой, как финансы и войско, которые находятся в ее распоряжении. Поэтому здесь необходимы особые гарантии, именно чтобы право содержать армию и бюджет вотировались каждый год. Это тоже порядок, который существовал в-Англии (в силу «Билля о правах»).

По мнению Монтескье, система разделения, взаимного ограничения и сотрудничества властей, которая представляет собой мудрую систему взаимных равновесий, существовала еще у древних германцев, в эпоху Тацита. Он говорит, что эта прекрасная система была найдена в лесах.

По мнению Монтескье, именно у Тацита англичане заимствовали эту совершенную систему, имея в виду совет старейшин (principes) и народное собрание у германцев, о которых говорит Тацит.

Эта ссылка на Тацита вызвала насмешливое замечание со стороны Вольтера, что если палату пэров, палату общин и суды справедливости и адмиралтейства можно найти у Тацита, то в том ремесле, которым занимались древние германцы, вполне можно найти и английские суконные мануфактуры.

Законы, по мнению Монтескье, стоят в определенной связи с естественными условиями страны. Он говорит о влиянии географических условий на законы, на политическое устройство народов, указывая, что самый характер народов меняется в зависимости от той широты, под которой они живут. У северных народов больше силы и храбрости, меньше впечатлительности, тонкости чувств, силы страстей, чем у южных.

Но законы, или политический строй, по идее Монтескье, должны соответственно противодействовать этим естественным свойствам народов и видоизменять их, уничтожая их отрицательные стороны. Например, рабство, по мнению Монтескье, заложено в природе южных стран; оно возникает на Юге, где людям свойственна лень, изнеженность, бездеятельность. Поэтому на Юге никто не пойдет на трудную физическую работу иначе, как в силу принуждения, под страхом наказания. Те же самые естественные причины вызывают на Юге и семейное рабство. Женщина на Юге достигает физической зрелости рано, когда еще не развился ее ум, поэтому она должна быть в подчинении у мужа. Равным образом чрезмерная пылкость южных нравов заставляет на Юге держать женщину взаперти, тогда как на Севере она может пользоваться большой свободой.

Свойства, характерные для жителей Юга,— отсутствие храбрости, изнеженность, лень — содействуют развитию деспотизма. Огромные равнины, которые существуют в Азии, содействуют развитию больших государств и, следовательно, деспотий. Таким образом, благоприятными моментами для развития деспотий являются жаркий климат и большие равнинные пространства. Равным образом Монтескье думает, что плодородная почва содействует развитию деспотизма, а неплодородная — свободе. Плодородие вызывает изнеженность и любовь к жизни. Бесплодная почва — основа для войны, промышленности, всякого рода деятельности. Плодородны обычно равнины, которые с трудом защищаются от нападений; бесплодны горы, где удобно отстаивать свою независимость. Жители островов более склонны к свободе и независимости, поскольку их островное положение защищает их от завоеваний.

Таким образом, нравы и дух народов находятся в зависимости от климата и почвы, но не от расы. Этого момента у Монтескье нет. Он считает, что законы должны приспособляться к внешним условиям, иначе они не достигнут цели. Но в то же время законы, как уже было замечено, могут, по мнению Монтескье, действовать на нравы и таким образом ослаблять действие естественных законов. Так, в Англии очень большое влияние на нравы оказала политическая свобода. Законы могут преодолевать действие природы и климата. Так, например, в Китае, где как будто бы имеются все условия для развития деспотии, лень, порожденная климатом, побеждена мудрым законодательством.

Религия тоже влияет на форму правления. Христианство благоприятствует умеренному правлению, а мусульманство — деспотическому. Из христианских исповеданий католичество больше свойственно неограниченной монархии, протестантизм — свободным государствам.

Коренными особенностями законодательства, обеспечивающими свободу, Монтескье считает умеренность, терпимость, иначе всякое управление легко может скатиться к деспотизму. У Монтескье мы видим, таким образом, утверждение о взаимном влиянии права и культуры.

Свой «Дух законов» Монтескье заканчивает рядом интересных исторических экскурсов. Особенно интересно то, что он говорит об истории феодальной системы во Франкском государстве (главы 30 и 31).

Самое начало средневековья Монтескье связывает с падением Рима, вызванным, по его мнению, прежде всего упадком тех гражданских добродетелей, которыми отличался Рим на первых стадиях своего развития, падением прежней храбрости и доблести — основных свойств римского народа. Сыграло роль в падении Рима и то, что если на первых стадиях своего развития, когда он вырастал из маленькой республики в мировую империю, Риму пришлось иметь дело со своими врагами в строгой постепенности и он сокрушал их одного за другим, то в момент его падения, с конца IV в., на западную половину империи обрушиваются сразу все ее враги. Он рассматривает переселение народов, вторжение варваров как одновременное нападение на Рим с разных сторон, которое и положило конец ослабевшей Римской империи-

Здесь Монтескье подходит к вопросу о происхождении феодальных учреждений, излагая их историю в форме полемики со своими предшественниками.

Еще в начале XVIII в. возникла ученая полемика, в которой, мож-до сказать, оформились те точки зрения, с которыми нам приходится до сих пор постоянно встречаться при изучении средневековой истории, именно точка зрения «германистов» и «романистов». Если мы будем искать корни этих теорий, то нам придется уйти очень далеко, но окончательное или во всяком случае более или менее четкое оформление эти теории получили в начале XVIII в. Здесь надо прежде всего упомянуть работу графа Буленвилье — «История древнего политического строя Франции» i.

Граф Акри де Булеивилье (1658—1722) не историк-специалист, это аристократ, дилетант, любитель истории ради фамильных древностей, титулов, ищущий в истории прежде всего то, что могло бы так или иначе удовлетворить его аристократическое тщеславие. У него есть и определенные политические идеи. Он представитель феодальной оппозиции времени Людовика XIV, представитель тех групп среди аристократии, которые были недовольны «уравнительными» тенденциями французской монархии. Под этим разумелось то, что монархия возводит в дворянское достоинство людей третьего сословия, что она поручает важные отрасли государственного управления не людям высокого аристократического происхождения, а выходцам из среды буржуазии, наконец, то, что дворянство лишается его прежнего политического значения. Это направление резко выразилось в мемуарах герцога Сен-Симона5. Представителем этого же направления был и граф Буленвилье. У него имеются попытки осветить историю Франции с точки зрения аристократической оппозиции.

Главным источником для Буленвилье являются законодательные памятники.эпохи Меровингов и Каролингов, изданные Балюзом. Буленвилье возводит привилегии французской аристократии еще к эпохе древних германцев. По его мнению, основной принцип — «свобода», якобы выдвинутый еще Тацитом, является наследственной привилегией знати. Каковы же признаки этой свободы? Это право личной расправы, право мстить за нанесенные обиды, право частной войны, даже право войны против короля. Всему этому Буленвилье стремился придать возможно большее значение в истории. Эти привилегии знати он противопоставляет абсолютизму монархов. На этом он строит свою историческую концепцию, с этим связано у него полное презрение к третьему сословию, под которым он подразумевает всех непривилегированных, начиная от буржуазии и кончая крепостными крестьянами. Таким образом, по мнению Буленвилье, основы привилегий аристократии лежат еще в лесах древней Германии, подобно тому как, по мнению Монтескье, в этих же лесах лежат начала английской конституции.

Решающим в образовании современного французского общества, по Буленвилье, был момент завоевания Галлии франками. Именно тогда складываются основы французского общественного строя. Буленвилье очень часто называет франков французами. Он говорит, что французы завоевали Галлию и установили там свой строй, между тем как местное, галльское население получило особое устройство, которое представляет собой нечто среднее между свободой и римским рабством, т. е, крепостное состояние. Эта масса галлов была лишена всех политических прав. В значительной степени она была лишена и права собственности и была предназначена завоевателями для обработки земли. Таким образом, галлы стали подданными, а франки, принесшие из лесов Германии свободу,— господами. Он говорит, что все франки стали дворянами, а все галлы — простонародьем. Французы, или франки, по происхождению, именно по своей племенной принадлежности стали знатью. Все они были свободны и равны между собой. Буленвилье не устает подчеркивать тот момент, что для германской свободы характерно также и равенство. Но это не демократический принцип. Он говорит о равенстве знати — все знатные, все дворяне равны между собой. Эта идея очень ценна для него с политической точки зрения. Отсюда вытекает, что и король не имеет особых причин возвышаться над прочей знатью. Хлодвиг, по его мнению, являлся лишь выборным предводителем войска равных.

Эти франки, или французы, т. е. верхний слой населения Франции, пользовались рядом привилегий: прежде всего изъятием из-под действия налоговой системы, т. е. освобождением от всех податей, исключительным правом пользоваться государственными доменами (по мнению Буленвилье, terra Salica — это государственный домен), правом суда пэров, правом суда над подданными галлами, правом частной войны, правом защищаться и нападать с оружием, правом голосовать и обсуждать законы на общем собрании французов. Вот, с точки зрения Буленвилье, та основа, из которой развились все Дальнейшие французские учреждения.

Таким образом, для Буленвилье самое племенное происхождение—от галлов нлн от франков — является основой для социального разделения 6.

По мнению Буленвилье, народное собрание, на котором будто бы франки, т. е. аристократическая часть французского общества, прини-; мали законы, было укреплено Карлом Великим. При Карле Великом; это собрание издавало законы, определяло порядок управления н раздачу должностей, судило по важнейшим делам. Но в конце царствования династии Каролингов эти собрания прекращаются в связи с общим распадом страны.

Передача власти Капетингам, по мнению Буленвилье, была актом незаконным. Капетинги не имели никакого права на корону. Но в то время французская аристократия еще сохраняла свои прежние права, сохранилась к система феодов, установленная Карлом Великим. Кроме того, хотя собрания аристократии в то время уже теряют свое значение, но все же аристократия пользуется привилегией политического влияния и почета. Из представителей аристократии состоял Совет государя, они командовали войсками. Но это почетное верховное положенле аристократии, являющейся прямыми потомками франков-завоевателей, было поколеблено двумя событиями большой важности: прежде всего освобождением крепостных — сервов, которые были галлами по происхождению. Это освобождение, которое началось с городов и потом распространилось на деревню, подорвало прежнее положение аристократии.

Другим важным моментом явилось то, что бывшие крепостные стали подниматься до положения, равного с их господами. Короли дают им дворянское достоинство, назначают на высшие должности и оттесняют родовую знать. Здесь мы слышим голос обиженного возвышением третьего сословия аристократа. Все короли Капетинги проводили сознательную политику унижения знати ради своего деспотизма. Филипп II Август начал эту политику, Филипп IV ей следовал, Людовик XI дал ей завершение. Самой фатальной политикой была политика кардинала Ришелье и Людовика XIV, которые за 50 лет сделали в этом направлении больше, чем все их предшественники.

Таковы идеи, развитые Буленвилье в его «Истории», Это произведение было написано настолько в антиабсолютистском духе, что при его жизни оно не появилось, а было издано за границей уже после его смерти, в 1727 г.

В другом своем сочинении—«Письма о парламенте»7, тоже опубликованном уже после его смерти, Буленвилье дает историю Генеральных штатов в XIV—XV вв., резко противопоставляя сословную монархию монархии абсолютной.

После смерти Людовика XIV Буленвилье подал регенту записку, в которой предлагал созвать Генеральные штаты. Он думал, что Генеральные штаты могут послужить делу восстановлення влияния аристо* кратии во Франции.

Из всех идей Буленвилье наибольшую популярность среди дворянства и наибольшую критику среди передовых слоев французского общества вызвала его идея двух рас — франкской и галльской,— согласно которой франки—завоеватели галлов, а галлы — покоренный ими народ. (Я говорю здесь о расах не в расистском смысле, этот момент, как уже упоминалось, не является решающим у Буленвилье.)

Теорию Буленвилье еще нельзя назвать гермаиистической теорией. Это теория двух рас — теория до известной степени дуалистическая, не дающая никакого высшего синтеза, а как бы разрубающая французскую нацию на две части, но в ней уже содержатся элементы будущей гермаиистической теории.

Книга Буленвилье вызвала целый ряд возражений. Среди этих возражений особым вниманием пользовались возражения, выдвинутые в книге аббата Жана Дюбо (1670—1742), который был непременным секретарем Французской академии и обладал весьма солидной ученостью. Книга Дюбо «Критическая история установления французской монархии в Галлии»8 (2734) оказала огромное влияние на историографию XIX в., в частности на Савиньи, Фюстель де Куланжа, отчасти на Допша.

Она является ответом на трехтомную работу Буленвилье, но работа Буленвилье состоит из трех маленьких томов, а те три тома, которые составляют ответ Дюбо, являются огромными томами in quarto.

Уже по своим размерам эта работа действительно подавляет сравнительно небольшую работу Буленвилье. Ученость Дюбо обширна, она гораздо больше, чем у Буленвилье.

Посмотрим, каковы же идеи Дюбо, который выступил как защитник интересов третьего сословия. В качестве отпора теории аристократа Булепнплье Дюбо выдвинул романистическую точку зрения на происхождение феодализма.

Он утверждал, что завоевание Галлии франками есть историческая фантазия. Франки никогда не завоевывали Галлию, они явились в Галлию как союзники римского народа, а вовсе не как его враги. Если их короли стали самостоятельными королями, то в силу того, что они получили титул от императора, который передал им управление Галлией формальным образом. То обстоятельство, что франкские короли стали правителями Галлии, ни в какой мере не изменило политической системы, которая существовала в Галлии до этого времени. Вся система администрации, все права отдельных лиц, все гражданские и политические порядки остались прежними. Таким образом, не было ни завоевания, ни покорения, ни порабощения одной расы другой.

Каким же образом произошло это резкое разделение на господ, с одной стороны, и на крепостных — с другой? Это уже результат дальнейшего развития, результат развития феодализма. Только четыре века спустя раздробление общества, превращение должностей в наследственные, превращение земельных наделов в сеньории дало результаты, которые Буленвилье рассматривал как результаты завоевания. Именно тогда между королем и народом возвысилась каста господ и Галлия превратилась в завоеванную страну в полном смысле этого слова, где огромная масса населения, то, что можно назвать третьим сословием, была подчинена небольшой кучке аристократии.

Так рисуется представителю третьего сословия процесс образования аристократии. Таким образом, право завоевания, о котором говорит Буленвилье, было отброшено Дюбо совершенно. Знать является поздним произведением феодализации, этого до известной степени упадочного процесса, между тем как королевская власть и третье сословие— буржуазия теснейшим образом связаны с Древним Римом. Я говорю— буржуазия, потому что Дюбо определенно говорит о жителях римских городов как предшественниках французской буржуазии. По его мнению, римские города и после прихода франков сохранили свои муниципальные учреждения, сенат, самоуправление, и все это передалось французским городам, которые являются прямыми наследниками тех учреждений, которые существовали еще в Римской империи. Тот феодализм, который устанавливается во Франции четыре века спустя после прихода франков, этот феодализм, как говорит Дюбо, по своим корням является римским. В Римской империи он находит бенефиции, или феоды. Он думает, Что эти феоды, условное владение землей, давались за обязательство нести военную службу. Наследственными они были только в том случае, если они передавались лицу, имеющему возможность носить оружие. Словом, феодальная система в смысле системы бенефициев, или феодов, существовала уже у древних римлян. У Дюбо в этом отношении было большое смешение понятий. Он смешивал военные бенефиции римских императоров с королевским доменом (terra Salica) меровингскон эпохи.

Дюбо является представителем интересов третьего сословия. Для него господа н третье сословие вовсе не две разные расы — завоевателей и побежденных. Он видит в лице знати кучку узурпаторов, а в представителях третьего сословия — наследников старинных римских вольностей н прав. Третье сословие, как и монархи, с его точки зрения, является наследником Римской империи.

Надо сказать, что Дюбо дает своим взглядам чрезвычайно ученое по видимости обоснование, которое, однако, может вызвать часто лишь досаду у читающего: трудные вопросы он старается утопить во множестве приводимых им текстов. Читатель прямо теряется в массе доказательств, причем часто то или другое положение сначала высказывается только как гипотеза, а затем, после целой кучи аргументов, часто не имеющих прямого отношения к этому положению, Дюбо пишет о высказанной им гипотезе как о чем-то не подлежащем сомнению,

Дюбо такяе свойственна манера цепляться за юридические определения. Всякие внешние моменты, вроде передачи титула франкским королям римскими императорами, он принимает за основание для вывода, что власть франкских королей была делегирована рнмскнму императорами и представляет собой непосредственное продолжение их сласти.

Таким образом, выводы Дюбо следующие: монархия Меровингов и Каролингов является продолжением римской монархии. Под властью этих монархов (но отнюдь не аристократии) Галлия сохранила римское право и прежний социальный строй. Каждый город сохранил свое муниципальное устройство, свой сенат, свою милицию и свое самоуправление. Как франки, так и галло-римляне, которые управлялись разными законами, жили рядом и жили на равном положении. Все они были одинаково допущены к государственным должностям и все были обложены податями. Дюбо решительно отвергает утверждение Буленвилье о том, что франки-завоеватели были освобождены от уплаты податей.

Книга Дюбо пользовалась очень большой популярностью и признанием в ученых кругах Франции того времени. Буке в своем издании «Recueil des historiens de la GauEe et de la France» постоянно ссылается на книгу Дюбо и называет ее автора doctissimus abbas Dubos. Эта книга, несмотря на свой объем и огромный ученый аппарат, неоднократно переиздавалась в XVIII в.

Когда Монтескье писал свой «Дух законов», то в вопросах, связанных с происхождением феодальных учреждений во Франции, господствовали эти две основные теории — теория Буленвилье и теория Дюбо. Монтескье старается занять среднюю позицию. Он говорит о больших трудностях, стоящих перед историком, который пожелает среди этих противоречивых, отрицающих друг друга мнений найти истинный путь. По его мнению, истинный путь лежит посредине, но надо сказать, что нанять эту среднюю позицию Монтескье не всегда удается. Главным образом он обращает свою критику против Дюбо. Слабые стороны его теории ясны для проницательного ума Монтескье. Прежде всего, он сразу же отмечает манеру Дюбо засыпать читателя фактами и текстами для того, чтобы протащить таким образом слабо обоснованную гипотезу. Затем, он очень легко опровергает основную мысль Дюбо о том, что якобы не было никогда франкского завоевания. Он доказывает, что франкское завоевание было, что имело место разорение и т. д. Но это вовсе не значит, что Монтескье хочет стать на точку зрения Буленвилье.

При всей умеренности своего мировоззрения Монтескье отражает во всяком случае буржуазную, а не феодальную точку зрения, на которой стоял Буленвилье. Поэтому он ослабляет значение франкского завоевания, утверждая, что, по его мнению, вслед за завоеванием вовсе не наступило резкого разделения на два сословия, соответствующих двум расам, как думал Буленвилье. По Монтескье, завоевание повлекло за собой, скорее, установление более демократического строя, чем резкое деление на сословия.

Хотя, может быть, теория Монтескье более верна, чем идеи Дюбо и Буленвилье, но обосновывает он ее чрезвычайно неудачно, ссылаясь на совершенно неправильно понятые источники. Например, он говорит о так называемом «персональном праве». Это «персональное право» в эпоху раннего средневековья заключалось в том, что каждый жил по праву своего племени, и право, таким образом, было связано с личностью, а не с территорией, на которой жило данное лицо. Монтескье же считает, что «персональное право» заключалось в том, что каждый мог сам выбирать, по какому праву он желает жить. У каждого, по мнению Монтескье, была свобода такого выбора. Таким образом, салическое право стало основным правом для всего населения и галло-рнмляпе, естественно, желали жить по тому салическому праву, по которому жили варвары. Кроме духовенства, которое пользовалось старым римским правом, все население Галлии после завоевания стало жить по салическому праву.

Неправильно истолковывая некоторые тексты, касающиеся одного или немногих городов Галлии, Монтескье приходит к убеждению, что там сохранилось какое-то представительное учреждение для всего населения, как франкского, так и галльского, какое-то подобие сената, которое продолжало существовать во Франкском государстве. Таким образом, выходит, что представители третьего сословия с ранних пор образовали какое-то политическое собрание и участвовали тем самым в ограничении суверенных прав монарха. Словом, орган, подобный Генеральным штатам, по мнению Монтескье, появляется чуть ли не на заре существования Франции.

Надо сказать, что у Монтескье имеется большое количество чрезвычайно интересных соображений по истории феодального права во Франции, разбросанных по всему «Духу законов» и особенно сконцентрированных в последних его главах. Но наряду с чрезвычайно верными и правильными суждениями, которые часто основываются на историческом чутье этого исключительно одаренного человека, мы часто находим у него весьма поверхностное и неправильное толкование источников, что лишает его суждения научного значения.

Взгляды Монтескье были доведены до гораздо большей систематичности и отчетливости в исторической концепции аббата Габриеля де Бонпо де Мабли э. Его концепция во многом не соответствует историческим фактам, но необычайно характерна для идеологии третьего сословия — буржуазии, уже отчетливо сознающей свои классовые интересы и выставляющей для их подтверждения определенную историческую концепцию.

Мабли известен прежде всего как один из представителей утопического социализма XVIII в. 10.

Но надо сказать, что его коммунистические взгляды оставались в области чистой теории. Когда дело доходило до практического их применения, то Мабли становился чрезвычайно осторожным и выступал, скорее, как идеолог буржуазии и при этом весьма умеренной. В этом любопытная двойственность Мабли. Мы у него видим большой радикализм в теории и чрезвычайно умеренные и приспособленческие точки зрения, когда дело доходит до практики.

Мабли также стоит на почве рационализма. В основу своей исторической теории он кладет естественное право, основанное на естественных свойствах человека и на тех социальных качествах, которые толкают человека к общественности. По Мабли, первоначальный строй общества — это строй коммунистический. Общее владение землей и равенство всех людей есть естественное состояние человечества. На первых порах существования человечества оно было связано с тем, что население было очень редкое, занималось охотой и рыболовством. Таким образом, для создания частной собственности не было предпосылок. Но рост населения постепенно толкает человечество к земледелию. При этом земледелие само по себе вовсе не требует отказа от общности владения землей и не предполагает возникновения частной собственности. Возникновение частной собственности, с точки зрения Мабли, является результатом невежества людей и злоупотреблении. Некоторые ленивые субъекты, не желая работать столько же, сколько остальные, уклонялись от работы. С другой стороны, правители злоупотребляли своими правами, и это привело к тому, что решено было произвести передел земли, отдать каждому часть земли в частную собственность. При этом по невежеству никому не пришло в голову, к каким ужасным последствиям все это должно привести. Частная собственность была нарушением закона природы, поэтому она привела к искажению человеческой природы, к развитию пагубных страстей, к росту неравенства, к разделению общества на классы. Мабли прекрасно видит, какие последствия имеет развитие частной собственности для общества, но не видит никаких практических путей к ее ликвидации, к возвращению людей к прежнему состоянию. Поэтому коммунизм для пего является золотым сном прошлого, навсегда пройденным этапом. Он не видит никаких путей к восстановлению этого порядка в настоящем. По его мнению, богатые люди себялюбивы и жадны, они не откажутся от своего. Он не верит, что путем убеждения можно заставить богатых отказаться от их богатства, а бедные, как он думает, приучены к неравенству, задавлены, невежественны, и нет никакой возможности рассчитывать на то, чтобы они могли сами себя освободить. Поэтому ссли н можно о чем-нибудь думать, то только лишь о частичном смягчении наиболее вопиющих из зол современного общества, главным образом тех, которые связаны с феодальной собственностью.

Таким образом, на практике Мабли из отрицателя собственности вообще превращается в ее охранителя. На практике он выступает как буржуазный реформатор, а не как революционер, как можно было бы л у мать, если судить по его теоретическим воззрениям, согласно которым естественным строем для человечества является коммунизм.

Политические взгляды Мабли тоже в теории отличались крайним радикализмом, а на практике весьма большой умеренностью. В теории Мабли исходит из учения о неотъемлемых правах человеческой личности. Источником всякой верховной власти для него является народ, который создает власть для улучшения своего благосостояния. Если народ ошибся и создал плохую власть, то он может исправить эту ошибку и изменить власть. Народ обязуется повиноваться власти лишь до тех пор, пока она преследует ту цель, для которой была создана, именно счастье народа. Если же правитель нарушает права народа, последний имеет право на" восстание. Для того чтобы иметь хорошие законы, народ должен быть сам себе законодателем. В своих наиболее зрелых произведениях Мабли высказывал сочувствие к республиканским формам правления.

Но опять-таки Мабли не делает всех выводов из этих теоретических положений. На практике он советует осторожные полумеры и не идет дальше требования ограничить власть короля с помощью парламентов и регулярно созываемых Генеральных штатов. Он считает, что во Франции политические преобразования могут быть произведены мирным путем, поскольку там имеются эти учреждения.

Б этом историческом труде Мабли проповедует гражданские доблести, взятые им главным образом из античных примеров, дает целый ряд лозунгов и крылатых г -,ов, которые затем будут непрерывно звучать во время французской революции. Он призывает к свободе, патриотическому самопожертвованию, строгости нравов, республиканским добродетелям. У него постоянно фигурируют такие термины, как «отечество» («1а patrie»), «гражданин» («le*citoycn»), «общая воля» («vo-lonte generale»), «народный суверенитет» («souverainete du peuple»). Все эти формулы, взятые из античности, Мабли старался использовать применительно к французскому народу, решительно разрывая со взглядами, которые высказывались Буленвилье н Дюбо, в целом ряде пунктов примыкая к взглядам Монтескье и развивая их более последовательно.

Составить представление о взглядах Мабли на задачи истории можно хорошо по его небольшой книге «О способе писать историю» 1г, опубликованной в 1783 г. Здесь он в полубеллетристнческой форме, в формо советов другу, который хочет заняться писанием истории, высказывает свои теоретические взгляды на задачи истории.

Мабли предъявляет к историку ряд требований. Историк должен ясно представлять себе, зачем он пишет историю и какие цели себе ставит. Мабли считает, что историк должен быть прежде всего знаком с естественным правом, знать происхождение государственной власти в обществе, знать права и обязанности человека как гражданина и как должностного лица.

Другое требование Маблн к историку — знание политики. Мабли различает два вида политики. Одна основана на законах, установленных природой для счастья человека. Эти законы, по мнению Мабли, неизменны, как сама природа. Другая политика —это порождение страстей, затемняющих наш разум. Надо изучать, конечно, в первую очередь первую политику, другими словами, нужно, изучать то, что можно-назвать моральной философией. Она покажет, чем является то счастье, к которому мы должны стремиться, и те способы, которыми его можно-достичь. Из диалога, который при этом развертывается, видно, что идеалом счастья для Мабли является утопия Томаса Мора. Только стоя на такой точке зрения, по мнению Мабли, историк может найти верный путь, т. е. сказать, насколько то или другое государство приближается к этой естественной политике — «политике природы» («1а politique de la nature») или удаляется от этого идеала. Но в то же время Мабли считает, что нужно изучать и политику страстей, которую мы видим в действительной истории, которая постоянно извращает управление государством.

Маблн отрицательно относится к тому очерку всемирной истории, который дал Вольтер. Вольтер для него является постоянным предметом критики и иногда очень резких выпадов. Мабли — представитель нового, более молодого поколения просветителей, которое Вольтер уже не удовлетворяет. Мабли полагает, что Вольтер преподает плохую политику и плохую мораль и в своих исторических экскурсах обнаруживает невежество и искажение фактов.

Ему кажется крайне безнравственной мысль Вольтера, что морально отрицательные явления в конечном итоге могут иметь благие результаты. Утверждение Вольтера, что развращенный двор папы Льва X содействовал развитию культуры в Европе, приводит Мабли в негодование. Он говорит, что аморальное явление никогда не может содействовать развитию истинного просвещения, а содействует лишь падению нравов. Он не может простить Вольтеру иронию, которая постоянна сопровождает у Вольтера описание ошибок людей. Он с негодованием говорит о «шуточках» Вольтера, который искажает историю, вместо того чтобы ее разъяснять.

Для Мабли история — это прежде всего школа гражданской добродетели. История должна не только просвещать разум, но и направлять сердце, побуждать людей любить добро, общественное благо, отечество, справедливость. Поэтому историк должен углубленно изучать мораль и этому должен учиться прежде всего у древних историков. Мабли оплакивает упадок нравственного чувства у современных ему историков. Историк, по его мнению, должен превозносить добродетель и бичевать все пороки общества, отошедшего от природы. Итак, па мнению Мабли, возвышенная, моральная философия должна лежать в основе всей работы историка.

Мабли протестует против какого бы то ни было внесения историком «божьей руки», «божьей воли» в ход истории. С этой точки зрения он возмущается Страдой, который все победы и успехи испанцев в борьбе с Нидерландами приписывает «божьей воле». Если вводить бога, то нужно его сделать Ответственным также за всевозможные глупости и подлости, которые совершаются в истории.

Задачу всемирной истории Мабли рисует примерно так же, как Тит Ливии, который в начале своей истории говорит: «Не останавливаясь на баснях, которыми наши грубые предки старались прославить свое происхождение, ограничимся тем, что узнаем нравы и законы, гражданские и военные, и знаменитых мужей, которые распространили власть республики на весь мир, а так же как наше благополучие обмануло нас и довело до того фатального нехода, когда под бременем нашей жадности и тщеславия у нас нет даже необходимых сил, чтобы исправиться» 13.

Мабли кажется, что здесь дана программа изучения всей мировой истории, которую можно применить к истории Англии, Франции, Италии, Испании, Германии. Везде сначала наблюдаются варварские нравы в течение ряда столетий, затем ряд, как он говорит, революций, или переворотов. С помощью таких переворотов эти народы были приведены к цивилизации (politesse), которой мы теперь гордимся, но которая представляет лишь новое рабство, потому что она есть результат изнеженных нравов, низких пороков, а не законов, которые приблизили бы нас к Законам Природы (с большой буквы). Заметим, что понятие «Природа» у просветителей вообще играет довольно своеобразную роль. Законы Природы — это то, что сообразно с природой естественного права, это также то, что согласно с разумом, что может осчастливить, облагодетельствовать человечество и в конце концов это те рецепты, которые тот или иной писатель прописывает человечеству. Свои собственные рассуждения, свои соображения, рецепты для облэгодетельствования человечества писатели-просветители часто отождествляют с требованиями природы.

Мабли замечает, что писать всеобщую историю не легко. Прежде всего он боится, что если он напишет историю так, как она есть, то может прослыть плохим гражданином. Да к тому же нельзя доверяться тем грубым и невежественным историкам, которые оставили нам историю новых стран Европы, особенно раннюю их историю. Разве можно доверять такому историку, как Григорий Турекий? Здесь необходимо изучить огромную массу документальных материалов — дипломов, формул. На это нужно убить целую жизнь. А в истории, говорит он, для историка гораздо более важно высказать правильные суждения, чем большую эрудицию.

Мабли высоко ставит Боссюэ, и морализирующий характер истории Боссюэ находит у него сочувствие, хотя общее мировоззрение Боссюэ чуждо Мабли, потому что Боссюэ вводит бога во все акты истории.

Морализирующий характер истории самого Мабли находит яркое выражение в его стремлении вводить в изложение событий речи тех или иных персонажей. Мы знаем, что историки-гуманисты также вводили речи в свое изложение событий, но к XVII в, этот обычай вышел из употребления, а в XVIII в. он был совершенно оставлен. Мабли вовсе не думает, что эти речи могут кого-либо ввести в заблуждение и кто-нибудь подумает, что они были действительно произнесены. Но, с его точки зрения, они являются прекрасным способом морализировать по поводу исторических событий. Мабли полагает, что никогда не будет истории, которая являлась бы одновременно и поучительной, и занимательной, без введения речей.

Какова же общая концепция истории у Мабли? Вся история рисуется ему в основном как регресс, как отход от законов Природы, согласно которым собственность есть величайшее зло и все люди созданы равными, с одинаковыми правами. Этот глубокий пессимизм сказывается и в обрисовках у Мабли современной ему Европы, где он видит только упадок и разрушение и никакой надежды на возвращение к лучшему; всюду люди потеряли всякий интерес к общественным делам. О Франции он говорит так: «Я устал заниматься этой нацией, которая погибла безнадежно и которая вследствие своей непредусмотрительности и легкомыслия вполне заслуживает того, что наши министры всеми презираются» Ч К такому печальному и безвыходному положению человечество привел рост богатств, главный враг Природы и чистоты нравов. Падение человечества усилилось особенно в XVI в., который, по мнению Мабли, оказался наиболее губительным, так как с этого времени началось быстрое развитие торговли и роскоши. Торговля, как считает Мабли,— это нечто чудовищное, само себя разрушающее; купец — это человек без родины; мануфактуры портят рабочих, превращая их в самый низменный сорт людей.

Мабли сочувствует американцам, которые ведут с Англией борьбу за независимость, но боится, что их погубит промышленность и торговля. По его мнению, государство не должно быть богато. Он вообще желал бы, чтобы не было ни финансов, ни государственных долгов и т. п. Он вопреки историческим фактам считает, что бедные народы всегда были победителями богатых народов.

Таким образом, Мабли остается только вздыхать и жалеть о прошлом, но никаких путей к возвращению в это лучшее прошлое, никаких путей к коренному исправлению общества Мабли не видит. По его мнению, общество зашло в тупик н нет ничего, что бы могло его оттуда вывести.

Значительный интерес для нас представляют взгляды Мабли на историю средних веков. Мабли вопреки Буленвилье полагает, что франки и галлы после прихода франков в Галлию составили один народ. Демократия франков передалась и галлам; она освободила их от римского господства. Таким образом, по его мнению, германская демократия является началом политического развития Франции. Это представление о слиянии франков и галлов в один иарод у Мабли, так же как и у Монтескье, основано на неправильном понимании некоторых текстов н особенно на неправильном толковании понятия «персонального права». Мабли. так же как и Монтескье, думает, что «персональное право» заключалось в праве каждого выбирать тот закон, по которому он будет жить. Галло-римское население выбрало франкский закон — «Салическую правду» и тем самым объединилось с франками. Мабли не согласен и с Дюбо. В отличие от него Мабли не приписывает решительно никакого значения римским традициям, в частности муниципальным вольностям, которые, по мнению Дюбо, третье сословие унаследовало еще от римских времен.

Подобно Монтескье, Мабли рисует политическое устройство Франкского государства при Карле Великом как некую идеальную монархию, хотя нарисованная им картина не имеет ничего общего с действительной историей этого периода. В этой идеальной монархии якобы соединялись три основные формы государства: монархия, аристократия и демократия с тремя сословиями (штатами)—духовенством, знатью и народом. Последний, как утверждает Мабли, также принимал участие в законодательстве, осуществлявшемся в периодически созываемых собраниях

Карл Великий, в изображении Мабли,— своеобразная фигура. Это — народолюбец, признающий права народа, философ школы естественного права, подобный просветителям XVIII в. Мабли рисует этого короля как философа и защитника третьего сословия, который внушает этому сословию историческую гордость. Такой идеализированный образ Карла Великого, конечно, очень далек от подлинного облика этого деятеля истории.

В сущности вся книга Мабли представляет собой историю народа, или, лучше сказать, историю тех слоев населения, из которых образуется третье сословие. Но эта история, конечно, совершенно фантастическая. Так же фантастична и история Генеральных штатов при Карле Великом и в более поздний период, которую дает Мабли, хотя, как известно, этого учреждения в то время вовсе не было. Между тем Мабли замечает, что при Карле Великом основным недостатком Генеральных штатов было разделение на три отдельных и независимых сословия и что при преемниках Карла Великого согласие между сословиями нарушается, и народ уже ни во что не ставится. Наследственность должностей, судебные права сеньоров и прочие нововведения довершают этот переворот, совершенно поработивший народ.

Освобождение коммун, борьба городов за свою независимость, по мнению Мабли, отчасти возвращают третьему сословию его былую свободу. Отчасти его права восстанавливаются в Генеральных штатах XIV в. Но в целом Генеральные штаты, установившиеся при Филиппе IV,— лишь тень тех идеальных Генеральных штатов, которые, по мнению Мабли, существовали при Карле Великом. Ближе всего к пониманию прав нации подошли Генеральные штаты J 356—1357 гг.— времени Парижского восстания Этьена Марселя, но их неспособность и непредусмотрительность сделали бесплодной их попытку восстановить свободу. Источником всех дальнейших зол, всего дальнейшего политического порядка Франции, говорит Мабли, является король Карл V, разрушивший Генеральные штаты, чтобы поставить на их место произвол. Правление Карла V было причиной всех дальнейших зол, которые с тех пор удручали монархию. «Нетрудно показать,— пишет Мабли,"—что восстановление этих штатов не таких, какими они были, а таких, какими они должны быть, единственный способ возвратить нам добродетели, которые стали нам чужды и без которых государство в вечной тоске ждет момента свого разрушения» 1S.

Несмотря на свой пессимизм, Мабли все же видит некоторый выход, некоторую возможность улучшения положения Франции — именно в возрождении третьего сословия и в созыве Генеральных штатов. Здесь намечена та позиция, которую буржуазия заняла перед революцией во Франции и которая получила свое осуществление в созыве Генеральных штатов 1789 г.

Многотомная работа Мабли интересна еще своими многочисленными примечаниями, так называемыми «remarques et preuves», содержащими большой полемический материал. Мабли критикует целый ряд авторов и в особенности обрушивается на Дюбо, который тоже был, как мы видели, идеологом буржуазии, но старался связать ее исконные вольности не с франкским периодом, не с эпохой освобождения от владычества Рима, а с римскими временами. Мабли нападает на основную идею Дюбо — сохранность римских учреждений. И здесь он обнаружил большую историческую проницательность, отмечая искусственность всех построений Дюбо, который старается позднейшие средневековые городские институты связать с римскими муниципальными учреждениями. Он указал на ряд ошибок Дюбо, смешивавшего, например, римские бенефиции с terra Salica, и др.

Таким образом, «Замечания по поводу французской истории» Мабли дают нам историю средних веков, написанную с позиций буржуазии, политическую программу третьего сословия XVIII в., опрокинутую в прошлое.

Успех книги Мабли был огромен. В ней верхушечные слои буржуазии Франции нашли свою историческую идеологию. В 1787 г., совсем незадолго до революции, Академия надписей и изящных искусств объявила конкурс на похвальное слово Мабли. Премию получил аббат Бризар за свою работу «Историческое восхваление Мабли»16. Что именно отмечал Бризар как особенную заслугу Мабли? Это чрезвычайно интересно, потому что показывает, как воспринималась современниками историческая концепция Мабли. Бризар прежде всего отмечает, что к истории Мабли видно, как свобода выходит вместе с франками из лесов Германии и освобождает Галлию от угнетения римлянами и как на почве этой свободной и республиканской конституции древних франков утверждается основание французской монархии.

Другой заслугой Мабли Бризар считает характеристику правления Карла Великого, то, что он показал этого короля как патриота, как мудрого законодателя, признающего неотъемлемые права человека, как своего рода пример современной монархии.

Мы видим, таким образом, что уже в XVIII в. складываются те основные направления в трактовке проблемы отношений средневековья к античности, с которыми нам приходится встречаться постоянно и до настоящего времени.

Наиболее последовательно «германизм» представлен у Буленвилье, для которого весь государственный и общественный строй раннего средневековья порожден германским завоеванием. Германцы, завоеватели римлян, господа в силу своего права завоевания, устанавливают свой общественный строй. Это свобода, но свобода только для господ, только для господствующего класса, для дворянства. Что же касается галло-римлян, то это — бесправные крепостные, у них нет ни политических прав, ни политических традиций. Буленвилье отмечает отрицательную роль монархии, которая, по его мнению, систематически подрывала права сеньоров.

Если германистическая точка зрения была наиболее ярко выражена у Буленвилье, то романистическая точка зрения была в законченной форме выражена Дюбо. Когда мы его читаем, то нам может показаться, что мы читаем Фюстель де Куланжа. Для Дюбо германского завоевания вовсе не было. Германцы выступают не как завоеватели, а как союзники римлян. Они подчиняются римским учреждениям. Германские короли получают свои полномочия от римского императора; германцы усваивают римскую культуру; галло-римское население, особенна население городов, сохраняет свои муниципальные вольности, которые оно унаследовало от римлян; франки и галлы живут рядом на данной территории на одинаковых правах. Отношения между ними складываются вовсе не по линии расовой или племенной, а в результате развития общих для всех феодальных учреждений.

Монтескье пытался дать синтез обеих точек зрения. Он полагал, что завоевание имело место, но оно принесло галло-римскому населению не порабощение, а, напротив, освобождение от деспотизма Римской империи. Галло-римляне начинают жить по франкскому праву, но сохраняют некоторые учреждения от римской эпохи, например фантастическое подобие сената, о котором говорит Монтескье.

Мабли ближе всех своих современников подошел к правильному решению проблемы происхождения феодализма, хотя некоторые документы он понял и истолковал неверно. Он был прав, утверждая, что франкское завоевание освободило галло-римлян от римского деспотизма н дало им демократические учреждения, которые только в дальнейшем стали развиваться в феодальные. Но, конечно, нарисованная Мабли картина Генеральных штатов при Карле Великом и вообще изображение политики этого короля — совершенно фантастичны, тут очень мало исторической правды.

Когда мы говорили о Мабли, нам пришлось указывать на его отрицательное отношение к историческим взглядам Вольтера. Это, видимо, связано и с некоторыми расхождениями в их политических взглядах. Для Вольтера политическим идеалом являлась абсолютная монархия, правда в форме просвещенного абсолютизма, направленного на благо народа. У Мабли идеалы третьего сословия высказаны более решительно, что выражается в его требовании созыва Генеральных штатов. Но в целом политические взгляды Мабли очень туманны и противоречивы. Мабли в некоторых своих теоретических высказываниях подошел к идеям буржуазной демократии и даже социализма, но эти идеи выражены у него еше в неясной, утопической форме и крайне непоследовательно.

Шарль Луи Монтескье (политические взгляды)

Шарль Луи Монтескье (политические и правовые взгляды)

Свои общественно-политические размышления Шарль Луи де Монтескье (1689-1755) выразил в таких знаменитых произведениях как «Размышления о причинах величия и падения римлян», а также в «Персидских письмах» и «О духе законов».

Его эмпирические методы исследования используются и в наши дни наравне с методологией рационализма. По мнению Монтескье, законы и государство появляются вследствие больших войн. Мыслитель являлся одним из тех, кто зачал историко-сравнительное изучение государства и общества, эмпирического правоведения.

Большинство закономерностей жизни общества Шарль Луи Монтескье раскрывает через общий национальных дух. Из его учения следует, что на данный общий дух, законы и нравы воздействует множество различных причин. Данные причины можно разделить на две отдельные группы: моральные и физические.

При этом физические причины определяют жизнь общества только на самых первых порах, когда народы выходят из дикого состояния.

К моральным причинам автор относит: религиозные верования, принципы политического строя, а также обычаи, нравственные убеждения и др. Моральные причины влияют на законодательство всех народов сильнее, нежели физические, после чего вытесняют последние.

Таким образом, в своём учении Монтескье поднимается до осознания того, что само историческое развитие общества в целом представляет собой результат необычайно сложного взаимодействия субъективных и объективных причин.

Среди моральных причин самыми важными являются принципы государственного строя. Как и для многих других идеологов либерализма, для Монтескье проблема рациональной организации самого общества была проблемой правовой и политической, но не социальной. По утверждению мыслителя, свобода являлась правом делать всё, что угодно, лишь бы это не противоречило закону.

Кроме того, Монтескье, следуя традициям политико-правовой мысли античного периода считал, что республика является характерной для небольших государств, деспотия – для обширных империй, а монархия для средних государств.

Он выделяет в государстве судебную, исполнительную, а также законодательную власти. Согласно Монтескье, принцип разделения властей состоит в том, чтобы они относились к разным государственным органам.

Данное учение о разделении властей было довольно новаторским. Прежде всего, автор соединил идею конституционного закрепления механизма такого разделения властей с либеральным пониманием свободы. Кроме того, судебные органы были включены Монтескье в состав властей, которые подлежали разграничению.

Идеологическая теория Монтескье о разделении властей направлялась, прежде всего, против абсолютной монархии, а также служила обоснованием компромисса дворянства и аристократии.

1. Что такое, по мнению Ш. Монтескье, «законы в самом широком значении этого слова» и чем они определяются?

2. В чем, по мнению Монтескье, специфика законов человеческого общества?

3. Какая связь, по мнению Монтескье, существует между географическими факторами и формами правления, а также общим духом народов Азии и Европы?

4. В чем разница между Ш. Монтескье и Г. Гегелем в определении ими основных факторов исторического развития?

7.2. Г. Гегель: Последняя цель всемирной истории – это свобода всех

Прочитайте следующий текст и ответьте на прилагаемые к нему вопросы.

Чем определяется ход истории, если он вообще есть? Можно ли говорить о прогрессе в истории и если «да», то тогда каковы его критерии? Что такое «неисторическая история» и можно ли говорить о «конце истории»? Какие существуют типы отношений между государством и личностью? На эти и другие вопросы пытается найти ответ ГЕОРГ ГЕГЕЛЬ в своих «Лекциях по философии истории ». Вот отрывки из них.

Введение

«Слово история означает в нашем языке как объективную, так и субъективную стороны, как historiam rerum gestarum (историю деяний), так и самые res gestas (деяния), им обозначается как то, что совершалось, так и историческое повествование. Мы должны считать это соединение обоих вышеупомянутых значений более важным, чем чисто внешней случайностью; следует признать, что историография возникает одновременно с историческими в собственном смысле этого слова деяниями и событиями: существует общая внутренняя основа, которая их вместе порождает.

Семейные воспоминания, патриархальные традиции представляют некоторый интерес в семье и в племени; однообразная смена их состояний не является предметом, достойным воспоминаний; но выдающиеся подвиги и превратности судьбы могут побуждать Мнемозину (от др. греч. Μνημμοσύνη ; в древнегреческой мифологии богиня, олицетворявшая память – В.Л. ) к изображению картин этих событий, подобно тому как любовь и религиозные чувства побуждают фантазию к приданию определенного образа этим вначале не имеющим формы стремлениям. Но только государство создает такое содержание, которое не только оказывается пригодным для исторической прозы, но и само способствует ее возникновению. Вместо чисто субъективных распоряжений, достаточных для удовлетворения потребностей данной минуты, община, возвышающаяся до того, чтобы стать государством, нуждается в предписаниях, законах, общих и общеобязательных определениях. Благодаря этому в ней пробуждается интерес к таким действиям и событиям, которые имеют разумный смысл.

…Мы должны определенно познавать конкретный дух народа, а так как он есть дух, он может быть понимаем только духовно, мыслью. Только конкретный дух проявляется во всех делах и стремлениях народа , он осуществляет себя, приобщается к самому себе и доходит до понимания себя, потому что он имеет дело лишь с тем, что он сам из себя производит. Но высшее достижение для духа заключается в том, чтобы знать себя, дойти не только до самосозерцания, но и до мысли о самом себе. Он должен совершить и он совершит это; но это совершение оказывается в то же время его гибелью и выступлением другого духа, другого всемирно-исторического народа, наступлением другой эпохи всемирной истории. Этот переход и эта связь приводят нас к связи целого, к понятию всемирной истории как таковой, и теперь мы должны подробнее рассмотреть это понятие, дать представление о нем.

Следовательно, всемирная история есть вообще проявление духа во времени , подобно тому как идея, как природа проявляется в пространстве».

Деление истории

«…Всемирная история направляется с Востока на Запад, так как Европа есть безусловно конец всемирной истории, а Азия ее начало . … Восток для себя есть нечто совершенно относительное; ведь хотя земля есть шар, однако история не описывает круга вокруг него, а, наоборот, у нее есть определенный Восток, и этот Восток есть Азия . Здесь восходит внешнее физическое солнце , а на Западе оно заходит: но зато на Западе восходит внутреннее солнце самосознания , которое распространяет более возвышенное сияние. Всемирная история есть дисциплинирование необузданной естественной воли и возвышение ее до всеобщности и до субъективной свободы. Восток знал и знает только, что один свободен, греческий и римский мир знает, что некоторые свободны, германский мир знает, что все свободны . Итак, первая форма, которую мы видим во всемирной истории, есть деспотизм, вторая – демократия и аристократия (здесь демократия понимается как ограниченная , а не всеобщая демократия – В.Л. ), третья – монархия (с учетом современного представления о формах государственного правления, к третьей форме следует отнести и республику – В.Л. ).

Для понимания этого деления следует заметить, что государство есть общая духовная жизнь , к которой индивидуумы относятся с доверием и привыкают от рождения и в которой выражаются их сущность и их деятельность . Поэтому прежде всего имеет значение то, оказывается ли их действительная жизнь чуждой рефлексии привычкой к этому единству или индивидуумы являются мыслящими личностями и для себя существующими субъектами. В этом отношении следует отличать субстанциальную свободу от субъективной свободы. Субстанциальная свобода есть в себе сущий разум воли, который затем развивается в государстве . Но при этом определении разума еще не существует собственного разумения и собственного хотения, т. е. субъективной свободы, которая определяет себя лишь в индивидууме и означает рефлексию индивидуума в его совести. При лишь субстанциальной свободе предписания и законы являются чем-то таким, что в себе и для себя незыблемо, чему субъекты вполне подчиняются. Нет нужды в том, чтобы эти законы соответствовали собственной воле индивидуумов. При таком положении субъекты оказываются сходными с детьми , которые без собственной воли и без собственного разумения повинуются родителям . Но как только появляется субъективная свобода и человек восходит от внешней действительности к своему духу, возникает противоположность, выражающаяся в рефлексии, которая содержит в себе отрицание действительности. Ведь уже в самом удалении от настоящего заключается противоположность, одной стороной которой является бог, божественное, а другой – субъект как особенное. В непосредственном сознании Востока то и другое нераздельно. Субстанциальное отличается и от единичного, но эта противоположность еще не выражена в духе.

Итак, мы должны начать с Востока. В основе этого мира лежит непосредственное сознание, субстанциальная духовность, к которой субъективная воля относится прежде всего как вера, доверие, повиновение. В государственной жизни мы находим там осуществленную разумную свободу, которая развивается, не переходя в себе в субъективную свободу. Это – детский возраст истории . Субстанциальные формы образуют пышные, стройные здания восточных государств, в которых оказываются налицо все разумные определения, но так, что субъекты остаются лишь чем-то несущественным . Они вращаются вокруг центра, а именно вокруг властителя, который стоит во главе государства, как патриарх, а не как деспот в смысле Римской империи. Ведь он должен требовать , чтобы почиталось нравственное и субстанциальное начало: он должен поддерживать уже имеющиеся налицо существенные предписания, и то, что у нас вполне предоставляется субъективной свободе , в восточных государствах исходит из целого и всеобщего . Блеск восточного воззрения заключается в том, что один субъект признается субстанцией, которой все принадлежит, так что никакой другой субъект не обособляется и не отражается в его субъективной свободе .

…С одной стороны, мы видим прочность, устойчивость, свойственную миру пространства, неисторическую историю , как например в Китае государство, основанное на семейном начале, и отеческое правление, поддерживающее порядок целого своим попечением, увещаниями, наказаниями, преимущественно телесными, прозаичное государство, так как еще нет противоположности формы, бесконечности и идеальности. С другой стороны, этой пространственной прочности противостоит форма времени. Не изменяясь в себе или в принципе , государства подвергаются бесконечным изменениям по отношению друг к другу, между ними происходят беспрерывные столкновения, вызывающие их скорую гибель.

…И эта история еще оказывается преимущественно неисторическою, так как она есть лишь повторение той же самой величественной гибели. Новое, становящееся благодаря храбрости, силе, благородству души на место прежнего величия, идет тем же круговым путем, ведущим к упадку и гибели. Итак, это не настоящая гибель, потому что благодаря всему этому непрерывному изменению не обнаруживается никакого прогресса .

…С юношеским возрастом можно сравнить греческий мир, так как в нем формируются индивидуальности . Это есть второй главный принцип всемирной истории. Как и в Азии, принципом является нравственное начало; но это начало та нравственность, которая запечатлена в индивидуальности и, следовательно, означает свободное хотение индивидуума. Итак, здесь происходит сочетание нравственной и субъективной воли или существует царство прекрасной свободы .

…Это царство является истинной гармонией, миром прелестнейшего, но преходящего или весьма кратковременного расцвета; эта наивная нравственность, еще не моральность, но индивидуальная воля субъекта, придерживается непосредственного обычая и привычки к соблюдению справедливости и законов. …То, что на Востоке разделено на две крайности, на субстанциальное начало как таковое и на обращающуюся в прах по сравнению с ними индивидуальность, здесь соединено. Однако разделенные моменты объединены лишь непосредственно, и поэтому в то же время в них самих оказывается величайшее противоречие. Ведь прекрасная нравственность еще не выработалась путем борьбы субъективной свободы , которая возродилась бы, она еще не достигла такой чистоты, чтобы стать свободной субъективностью нравственности.

Третий момент есть царство абстрактной всеобщности: это – римское государство . …Римское государство уже не есть царство индивидуумов, как им был город Афины. …Интерес обособляется от индивидуумов, но они получают в самих себе абстрактную формальную всеобщность. Всеобщее порабощает индивидуумов, им приходится отказываться в нем от себя, но зато они обретают всеобщность для самих себя, т. е. личность: они становятся юридическими личностями как частные лица .

…Первоначально существует противоположность между целью государства как абстрактною всеобщностью и абстрактным лицом; но когда затем в историческом процессе личность становится преобладающей и ее распадение на атомы может быть предотвращено лишь путем внешнего принуждения , тогда субъективная сила господства выступает как призванная к разрешению этой задачи. Ведь абстрактная закономерность состоит в том, чтобы не быть конкретной в себе самой, не иметь внутренней организации, и когда она стала силой, ее двигателем и господствующим началом оказывается лишь произвольная власть как случайная субъективность, и лишившиеся свободы отдельные лица ищут утешения в развитом частном праве . Таково чисто светское примирение противоположности . Но тогда становится ощутительным и страдание, вызываемое деспотизмом , и углубившийся в себя дух покидает безбожный мир, ищет примирения в самом себе и начинает жить своей внутренней жизнью, полною конкретной задушевности , которой в то же время свойственна субстанциальность, коренящаяся не только во внешнем наличном бытии.

Таким образом, совершается внутреннее духовное примирение, а именно благодаря тому, что индивидуальная личность очищается и преображается, возвышаясь до всеобщности, до в себе и для себя всеобщей субъективности, до божественной личности. Таким образом, вышеупомянутому лишь светскому царству противополагается духовное царство , царство субъективности знающего себя и притом знающего себя в своей сущности подлинного духа.

Затем благодаря этому наступает четвертый момент всемирной истории: германское государство ; при сравнении с возрастами человека оно соответствовало бы старческому возрасту. Естественный старческий возраст является слабостью, но старческий возраст духа оказывается его полной зрелостью , в которой он возвращается к единству, но как дух. Это государство начинается с примирения, совершавшегося в христианстве; но теперь оно совершилось в себе, а поэтому оно, собственно говоря, начинается с чудовищной противоположности духовного, религиозного принципа и самой варварской действительности. Ведь сначала сам дух как сознание внутреннего мира еще абстрактен, вследствие этого в светской жизни господствуют грубость и произвол.

…Светская жизнь должна соответствовать духовному принципу, но только должна: бездушная светская власть должна прежде всего исчезнуть пред духовной властью; но так как последняя погружается в первую, она, отказываясь от своего назначения, теряет вместе с тем и свою силу. Эта испорченность духовной стороны, т. е. церкви , вызывает развитие более высокой формы разумной мысли : вновь углубившийся в себя дух делает свое дело в форме мышления , и он стал способным осуществлять разумное, исходя лишь из мирского принципа .

Таким образом, благодаря действующей силе общих определений, в основе которых лежит принцип духа, царство мысли воплощается в действительности . Противоположность между государством и церковью исчезает, дух находит себя в светской жизни и организует ее как органическое в себе наличное бытие. Государство уже не стоит ниже церкви и уже не подчинено ей; церковь лишается своих привилегий, и духовное начало уже не чуждо государству . Свобода нашла себе опору, свое понятие о том, как осуществить свою истину. В этом состоит цель всемирной истории , и нам предстоит пройти тот долгий путь, который указан в вышеизложенном обзоре. Но продолжительность времени есть нечто совершенно относительное, и дух вечен . Продолжительности в собственном смысле для него не существует ».

Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. Указ. соч. С. 109-152

Роль отдельных народов в истории

«Народу, обладающему … природным началом, поручено его исполнение в поступательном шествии развивающегося самознания мирового духа. Он во всемирной истории для данной эпохи – господствующий народ , и лишь однажды он может... составить в ней эпоху. Пред лицом этого его абсолютного права быть носителем ступени развития мирового духа в настоящее время духи других народов бесправны , и они, равно как и те, чья эпоха минула, не идут больше в счет во всемирной истории».

Гегель Г.В.Ф. Сочинения. Т. I–XIV. М. – Л., 1929–1959. Т. VII. С. 356

«… Америка есть страна будущего , в которой впоследствии, может быть в борьбе между Северной и Южной Америкой, обнаружится всемирно-историческое значение; в эту страну стремятся все те, кому наскучил исторический музей старой Европы. Говорят, что Наполеон сказал: эта старая Европа наводит на меня скуку. Америку следует исключить из тех стран, которые до сих пор были ареной всемирной истории. То, что до сих пор совершалось там, является лишь отголоском старого мира и выражением чужой жизненности, а как страна будущего она здесь вообще нисколько не интересует нас; ведь в истории мы имеем дело с тем, что было, и с тем, что есть, – в философии же не с тем, что только было, и не с тем, что еще только будет, а с тем, что есть и вечно есть – с разумом, и этого для нас достаточно».

Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. Указ. соч. С. 132

«…В Византии христианство попало в руки подонков и необузданной черни . С одной стороны – грубая дикость, с другой стороны – придворная низость оправдывают себя религией и оскверняют ее, обращая ее в нечто позорное. По отношению к религии преобладали следующие интересы: во-первых, определение церковного учения и затем замещение церковных должностей. Определение церковного учения предоставлялось соборам и духовным руководителям общин, но принципом христианской религии является свобода, субъективное разумение, поэтому распри волновали и толпу, возникали ожесточенные междоусобия, и повсюду из-за христианских догматов происходили убийства, пожары и грабежи. Известно, например, следующее уклонение от догмата τρισάγιον . Слова гласят: «Свят, свят, свят господь бог Саваоф». Одна партия добавляла к этому в честь Христа, «который был распят за нас», другая партия не признавала этого добавления, и началась кровавая борьба. В споре о том, δμοουσις или δμοιουσ ιος Христос, т. е. следует ли признавать тождество сущности или подобие сущности Христа с богом, одна буква «ι » стоила жизни многим тысячам людей. Особенно знамениты распри из-за икон , во время которых часто оказывалось, что император становился на сторону икон, а патриарх высказывался против них, или наоборот. Из-за этого проливались потоки крови. Григорий Назианский говорит: «Этот город (Константинополь) полон ремесленников и рабов и все они глубокомысленные богословы, произносящие проповеди в своих мастерских и на улицах. Если вы хотите разменять у кого-нибудь серебряную монету, он поучает вас, чем отличается отец от сына; если вы спрашиваете о цене большого круглого хлеба, вам отвечают, что сын ниже отца; а если вы спросите, готов ли хлеб, то вам отвечают, что сын сотворен из ничего». Таким образом, идея духа, содержащаяся в догмате, обращалась в нечто совершенно бессмысленное».

Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. Указ. соч. С. 356

«…В Восточной Европе мы находим огромную славянскую нацию, обитавшую на западе вдоль Эльбы до Дуная; затем между ними поселились мадьяры (венгры); живущие в Молдавии и Валахии и в северной Греции болгары, сербы и албанцы – также азиатского происхождения, и при столкновениях между народами они остались там как уцелевшие остатки варваров. Правда, эти племена основали государства и мужественно боролись с различными нациями; иногда они как авангард, как народы, находившиеся между враждебными силами, принимали участие в борьбе христианской Европы и нехристианской Азии, – поляки даже освободили осажденную Вену от турок, и часть славян приобщилась к западному разуму. Однако вся эта масса исключается из нашего обзора потому, что она до сих пор не выступала как самостоятельный момент в ряду обнаружений разума в мире . Здесь нас не касается, произойдет ли это впоследствии, так как в истории мы имеем дело с прошлым.

Германской нации было свойственно чувство естественной цельности в себе, и мы можем назвать это чувство Gemüth (душа). Это та сокровенная, неопределенная цельность духа по отношению к воле, в которой человек находит столь же общее и неопределенное удовлетворение в себе. Характер есть определенная форма воли и интереса, которая получает свои проявления; но задушевность (Gemüthlichkeit ), не имеет никакой определенной цели вроде приобретения богатства, достижения почета и т. п., вообще она относится не к какому-нибудь объективному состоянию, а к состоянию в целом, как общее самоудовлетворение. Итак, в ней содержится лишь воля вообще как формальная воля и чисто субъективная свобода как своенравие. Для задушевности важна всякая особенность (Besonderheit ), потому что душа целиком вкладывает себя в каждую из них; но так как, с другой стороны, она не задается определенными частными целями, как таковыми, она и не изолируется при этом, в ней не оказывается злых страстей, проявляющихся в насилии, зла вообще. В душе не обнаруживается этого обособления, но в общем ей свойственно доброжелательство. Характер есть нечто противоположное этому чувству.

Таковы абстрактный принцип германских народов и субъективная сторона, противоположная объективной в христианстве».

Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. Указ. соч. С. 368, 369

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

КРАСНОЯРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

КАФЕДРА ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

ШИШКАНОВ ДЕНИС ВЛАДИМИРОВИЧ

I курс з/о ЮЗВ-I3 группа

Ш. МОНТЕСКЬЕ О ГОСУДАРСТВЕ И ПРАВЕ

Контрольная работа

по истории политических

и правовых учений

КРАСНОЯРСК 2002

План:

1. Введение.

Шарль Луи Монтескье (1689-1755) был одним из выдающихся мыслителей эпохи Просвещения. Его работы предвосхитили многие положения современного понимания политики, государства и права. Самыми значительными его работами считаются: "Персидские письма", "О духе законов" и "Размышления о причинах величия и падения римлян".

Если брать философскую онтологию, то Монтескье был деистом, т.е. признавал наличие бога и факт сотворения им мира, но не влияние его на происходящее на Земле. Как и у Монтескье, понимание мира многих мыслителей того времени основывалось на механике Ньютона и рационализме Декарта. Монтескье различал законы существования общества и природы. Хотя общество он понимал как социальный организм, эволюция развития которого различна для разных народов и зависит от "духа нации", во многом определяемого физическими (климат, почва, ландшафт) и моральными (религия, нравы, обычаи) факторами.

Если брать гносеологию, то Монтескье придерживался идеи объединения рационалистического и эмпирического подходов. Он считал, что изучать общество, государство и право нужно на основе исторических фактов, но концепций, построенных путем умозрения не обойтись. При этом он полностью отрицал наличие врожденных идей – одного из основных положений не только рационализма, но и различных теологических учений. В человеческой истории он не видел хаоса и придерживался исторического оптимизма, веря в возможность познания закономерностей существования общества.

Исходя из того, что человеческий дух – "само противоречие", а любое общество представляет собой борьбу людей друг с другом, Монтескье приходил к выводу о противоречивости развития общества, что свойственно диалектическому подходу.

Систематизируя и анализируя политико-правовые знания, Монтескье использовал историко-сравнительный метод, за что многие исследователи называют его родоначальником сравнительного правоведения.

2. Учение о государстве.

В вопросе происхождения государства, Монтескье относится к сторонникам теории общественного договора, хотя его у Монтескье интерпретация имеет несколько разногласий с трактовками Гроция, Локка, Спинозы и Гоббса, по поводу которых он и спорил с ними. Одним из ключевых разногласий было естественное состояние человека как "война всех против всех". Монтескье считал, что людям присуще скорее стремление быть в обществе, чем желание господствовать. "Но люди с самого рождения связаны между собою; сын родился подле отца и подле него остался: вот вам и общество и причина его возникновения". При чем он подчеркивал, что общество неизбежно разрушится, если ему не будут присущи начала справедливость, что на ней оно держится, а не на власти отца над сыном, чем критиковал сторонников патриархальной теории.

Причем Монтескье различал общество и государство, которые многие теоретики общественного договора отождествляли. По Монтескье, государство – более поздний продукт исторического развития людей, ему предшествовали естественное состояние людей, семья, общество героических времен и, наконец, общество вражды людей друг с другом, т.е. гражданское общество. Государство необходимо появляется тогда, когда возникшее в обществе людей состояние войны не может быть прекращено без насилия. Он подчеркивал первичность общества по отношению к государству, а также зависимость конкретных его форм от общего "духа нации".

Сам общественный договор Монтескье понимал как вручение народом власти правителям, где народ лишь делегирует свою власть, а значит вправе без согласия правителей изменить форму правления. Причем Монтескье видел в общественном договоре основные законы государства, его позитивное право, причем субъектом этого права он считал и государя тоже. Основную задачу государства Монтескье видел в поддержке выполнения законов, ибо основное благо, которое исходит от государства – это "верховный закон". При всем при этом он не предлагал революцию как способ смены формы правления, он был больше сторонником реформ и законотворчества.

Что касается формы правления, такого немаловажного со времен Платона вопроса, то и здесь Монтескье был оригинален. Он выделял всего три формы правления – республика, монархия и деспотия – по характеру политических и иных отношений между правителями и управляемыми, причем, скорее, характеру повиновения управляемых, который он называл "природой правления". Согласно Монтескье, в республиках и монархиях – умеренных формах правления – управление гражданами и подданными осуществляется при помощи законов, в отличие от деспотии, где граждане государства – рабы, а правитель – их господин.

Кроме "природы правления" Монтескье выделял еще и "принцип правления", который считал внешним проявлением конкретной "природы правления", выражающейся в методах управления, принятия решений и т.д. Этой мыслью Монтескье предвосхитил современное понятие "политического режима" как составной части учений о формах государства. По принципу правления он делил все государства на демократии, аристократии, монархии и деспотии, лучшей считая демократию, а худшей – деспотию.

В своем учении о государстве Монтескье уделил много внимания поиску закономерностей между величиной страны, ее климатом, ландшафтом, почвой, религией, нравами, обычаями и формой правления, наиболее характерной для этих мест.

Идеальной формой правления Монтескье считал демократическую федеративную республику, отмечая ее стойкость и большие возможности в обеспечении законности.

3. Правовые взгляды.

Политическую свободу Монтескье определяет, как "право делать все, что дозволено законами", т.е. право - есть мера свободы, а верховенство права в свободном государстве может быть основано только на основе разделения властей, их взаимного сдерживания от произвола и на основе распределения верховной власти между различными слоями общества.

Хотя идея разделения властей и принадлежит Д. Локку, свою классическую формулировку она получила именно у Монтескье. Основное назначение законодательной власти, по Монтескье, - выявить право и сформулировать его в виде положительных законов государства. Исполнительная власть в государстве предназначена для исполнения законов, устанавливаемых законодательной властью. Судебная власть "карает преступления и разрешает столкновения частных лиц". Так как задачей судей является всего лишь "точное применение закона", то судебную власть, Монтескье не считал властью в известном смысле. Для Франции тех лет Монтескье составил готовое решение, уравновешивающие основные социальные силы в обществе. Законодательная власть должна состоять из двух частей (палат): представительное собрание, выражающее интересы народа, и законодательный корпус – знати. Исполнительную власть Монтескье предложил сосредоточить в руках монарха. Судей же Монтескье предлагал выбирать из народа и созывать их по мере необходимости для осуществления своих полномочий.

Теория разделения властей долго критиковалась различными мыслителями, но была воплощена в Конституции Франции 1791 года, а также в Конституции США 1787 года. Многие ее положения обсуждаются и поныне. Эта теория стала отправной точкой при построении теории плюралистической демократии.

В своем учении о праве, Монтескье критикует феодальное право за отсутствие справедливости и теологические подходы в юриспруденции за оторванность от действительности. Сначала в рамках теории естественного права, затем вне ее, Монтескье, применял историко-сравнительный метод и пытался при помощи "духа законов" связать право и закон. Он считал справедливость права объективной, а законы, вытекающими из природы вещей. "Дух законов" в учении Монтескье о праве – это то уникальное для каждой нации, что формируется физическими и моральными факторами, то, что непосредственно вытекает из "духа нации".

Согласно Монтескье, законодательство в той или иной степени является естественным, т.к. формируется под влиянием ряда факторов общественного развития, что он и назвал "духом законов".

4. Заключение.

Проанализировав множество историко-правовых фактов, применив сравнительный метод, Монтескье удалось, по сути, заложить основы будущего буржуазного законодательства. Его работы оказались плодотворными для дальнейшего развития юридической науки и сыграли важную роль в становлении диалектического и историко-материалистического учения о государстве и праве.

5. Список литературы.

1. Ш. Монтескье. Избранные произведения/ под. ред. М. П. Баскина. – М.: гос. изд-во Политической Литературы, 1955.

2. Азаркин Н. М. Монтескье. – М.: Юридическая литература, 1988.

3. Дробышевский С. А. Классические теоретические представления о государстве, праве и политике. – Красноярск: изд-во КГУ, 1998.